Приходит зима, цепким холодом в позвоночник лезет, сковывает движения, сушит губы... Зима. На озере лёд уже встал, камыши перешуршиваются сквозь снег, и всё будто намекают, а то - смеются. Смеются! Надо мной! Пойду пожгу камыши, погреюсь хоть мало, не пламенем белым, иллюзорным - местью. Чтоб не шуршали так ядовито, не вытрескивали слова в мороз, пусть горят, пусть горят, пусть!
Горят-горят серые камыши, не чадят на рассыпном снегу, ни слова не молвят, только пепел сыплют. Что, получили? Не сладко вам, трава зимняя, мёртвая? Не видать вам поворота Колеса, не зазеленеть снова над озером, не улыбнуться Отцу Небу, не прильнуть к груди Матери Земли! Горите, горите, догорайте!
Догорели камыши, а там и Колесо повернулось, и зима на исход пошла, на излом луны, на стужу да голубень небесную.
По весне стою у озера, боль-тоску горючую в сердце лелею, не избыть её никак, не сжечь, как те камыши пожгла. Жжёт меня тоска пламенем белым, недымным, ест мня тоска, и сыплюсь я пеплом в воду...
Камыши-то те снова выросли, корня их не тронул огонь, и с весной они снова поднялись с Материной груди, такие же - шуршат, зеленеют.
А у меня, охти мне, корня нету, нету корня-корневища, и Мать я прокляла давно, а тоска бездонная жжёт меня, ест поедом - не встать, не подняться, не выйти из собственного пепла.